Огнерожденный - Страница 72

Фарах работал не останавливаясь, едва заканчивал одно дело как тут же брался за другое, не давая себе отдыха. Так было легче. Сосредотачиваясь на работе, он забывал о проблемах, и не ломал голову над тем, когда именно родился – в полдень или нет.

Во время обеденной молитвы, повторяя слова за Састионом, он как все молился о ниспослании мира на земли Таграма. Но про себя, в мыслях, подмастерье молил Энканаса даровать ему спокойствие и утешение. Он не хотел такой судьбы. Не желал быть одним из тех, кто родился в Хазирский Полдень. Фарах не чувствовал себя воплощением Тайгрена, знал, что это не так. Ведь он воспитанник жрецов, благочестивый и набожный, восхвалявший Бога Огня и надеющийся на его прощение… И тем не менее, если его тайна раскроется, ему придет конец. Люди не боги, они не умеют прощать. Люди преследуют всех, кто хоть чем-то отличается от них. В деяниях своих они безжалостны, особенно когда распалены слухами или даже простым подозрением. И разжалобить Бога проще, чем толпу людей, уверенных в том, что ты – воплощение зла.

Во время занятий с Састионом, Фарах оставался рассеян и никак не мог запомнить слова нового моления. Не мог петь в унисон с другими воспитанниками, не держал ритм и ошибался в интонациях. Састион даже отругал его, при всех, ничуть не стеснясь в выражениях. Килрас смотрел на Фараха с сочувствием, а Грендир с подозрением. Он догадывался, что не все так просто, но лезть в душу к товарищу не стал. Фарах это заметил и мысленно поблагодарил Грендира за выдержанность и дружбу.

До позднего вечера Фарах работал как проклятый. Даже когда Килрас и Грендир ушли спать, закончив перестилать полы в новой комнате, подмастерье остался, чтобы убрать мусор скопившийся в комнате после ремонта. Только в полночь, измученный и уставший так, что путались мысли, он добрел до своей каморки и без сил рухнул на топчан. Все тело болело, руки ломило, а во рту было сухо, как в пустыне. Фарах поднялся, глотнул воды из кувшина стоящего на столе и вновь повалился на кровать, с удовольствием вытянув ноги. Ему казалось, что мир вокруг него медленно вращается, и что-то шепчет. Что-то неразборчивое, но успокаивающее. Усталость брала свое. Хазирский Полдень, гороскоп, Тайгрен и Энканас отступили на второй план. Фарах так устал, что уснул стразу, даже не раздевшись, с радостью отметив, что у него нет сил на размышления о превратностях своей судьбы.

В последний день недели, с самого утра, опять ударил мороз. Слякоть подмерзла, и улицы затянуло льдом. Окна покрылись белыми узорами, с неба повалили крупные хлопья снега. В Таграм снова пришла зима.

В приюте царило унынье. И воспитанники, и воспитатели стали мрачными, неразговорчивыми. Настроение было испорчено. После вчерашнего теплого денька, когда появилась надежда на то, что холода отступили навсегда, сегодняшний казался на редкость печальным. Казалось, из города ушла надежда. Это лишало сил, не хотелось ни работать, ни учится. Было желание только забиться в дальний угол и уснуть, впасть в спячку, как медведь. Чтобы ничего не видеть, не слышать, не чувствовать. И не думать. Во всяком случае, именно этого хотелось Фараху.

Но дела не ждали. Састион, считавший долгий сон непозволительной роскошью, не давал поблажек воспитанникам.

Все утро Веселая Троица таскала уголь. От ворот, где его сгрузили с подводы, в подвал, к печам. Уголь прислала Гильдия Рудокопов: предусмотрительный Састион заказал топливо еще неделю назад. Оно пришлось как нельзя кстати. В приюте все отчаянно мерзли, казалось, что стало еще холоднее, чем на прошлой неделе.

Друзьям было не до разговоров – мешки оказались тяжелыми, таскать их приходилось по обледенелым дорожкам приютского двора, а Таг, отвечавший за отопление, отчаянно бранился и требовал, чтобы к обеду все мешки были уже в подвале.

Пришлось поднажать и к тому времени, когда настала пора садиться за стол, работа была выполнена. Проголодавшись на свежем воздухе ели жадно, в охотку. Ни о чем не говорили: молча давились кашей, хрустели луковицами и месили зубами вязкий недопеченный хлеб.

После обеда пришел Ламеранос. Старшие воспитанники как всегда собрались в одном из классов и ученый начал урок. Дело шло плохо. После работы и сытной еды, воспитанники разомлели, и их неудержимо клонило в сон. Килрас постоянно засыпал. Фарах, заметив укоризненные взгляды Ламераноса, что тот кидал на воспитанника, будил друга. Но в очередной раз, когда подмастерье собрался пнуть задремавшего Килраса по коленке, учитель его остановил.

– Пусть выспится, – сказал он. – Все равно от такого учения, в полусне, толка не будет.

Урок, как назло, оказался очень интересным. Ламеранос рассказывал об изобретениях и изобретателях, принесших немалую пользу Сальстану. Речь шла об оружейниках, усовершенствовавших арбалеты, о механиках, конструировавшие новые подводы, и о строителях, научившихся возводит высокие дома. Все рассказы Ламеранос сводил к одному: человечество должно развиваться. Оно обязано продвигаться вперед, создавая новое, а не топтаться на месте, живя умом предков.

Не смотря на то, что тема была занимательная, Фарах слушал урок в пол уха. Он с нетерпением ждал окончания занятий, чтобы поговорить с ученым. Воспитанник боялся, что Ламеранос будет торопиться, как в прошлый раз, и им не удастся толком пообщаться.

Но вышло иначе. Когда занятие закончились, и проснувшийся Килрас извинился перед учителем, тот улыбнулся и сказал, что все могут быть свободны. А потом произнес.

– Фарах, останься.

Подмастерье обрадовался. Он подошел к учителю и подождал, пока воспитанники выйдут. Васка, шедший последним, бросил на подмастерье завистливый взгляд.