Огнерожденный - Страница 66

Зато следующий абзац текста, завешавший книгу, поверг его в самый настоящий ужас. Читая его – всего несколько предложений, отрывистых и скупых, воспитанник почувствовал, как волосы у него встают дыбом, а по спине, не смотря на холод в комнате, ползет струйка пота.

На первый взгляд, ничего особенного в этих строках не было. Просто написано, что в результате полной победы Бога Огня Энканаса, сфера холода исчезнет, а климат мира довольно ощутимо измениться. Вот это – довольно ощутимо – и привело Фараха в ужас. Перед его глазами встала выжженная жаром пустыня, простирающаяся от южных гор до самого Хальгарта. Зной, палящее солнце и засохшие деревья. Пересохшие реки и ручьи, кости животных выбеленные безжалостным огнем дома Энканаса. Смерть и разрушение. Фарах перевернул страницу, вернулся к описанию ледяного конца света и еще раз прочитал про себя одну фразу, водя пальцем по шершавому пергаменту. "В этом мире не будет места обычному человеку". С ужасом он захлопнул книгу, спрятал ее в тайник, бросился на топчан, и с головой укрылся одеялом.

Несмотря на стужу, ему стало жарко. Он боялся даже думать о том, что прочитал. Мысль, высказанная Лартасусом, была не просто еретической. Это нечто более страшное. Она подрывала основы всей веры, утверждавшей, что Энканас заботиться о людях и несет им благо. Она отрицала все священные тексты разом, расшатывала все жизненные основы мира людей. И при этом она была безжалостно логичной.

Чтобы успокоиться, Фарах запретил себе думать об этом. Про себя он обозвал Лартасуса еретиком, негодяем и лжецом. Это принесло облегчение, но отнюдь не успокоило. Умом он понимал, что Лартасус прав, но верить в это не хотел. Его сердце отказывалось принять идею о том, что Энканас может уничтожить род человеческий. И что люди, воюя за Бога Огня, сами приближают конец своего мира.

Это было слишком страшно. Уснуть Фараху удалось только тогда, когда он решил, что Энканас позаботится о своих детях и, победив Тайгрена, не станет простирать свою власть до самого севера. Бог Огня наверняка умерит свой пыл, подарив людям тепло, но не смертельный жар. Придя к такому выводу, Фарах уцепился за него словно утопающий за протянутую руку помощи. Он заставил поверить себя в это и лишь тогда уснул, вернее, забылся тяжелым сном.

На следующее утро, измученный ночными кошмарами, не выспавшийся, Фарах поспешил к Састиону. Найдя того в холле, воспитанник смиренно попросил отпустить его в пятницу к Ламераносу. Старший воспитатель, осунувшийся и похудевший, выглядевший не лучше воспитанников, ничего не ответил, лишь с сомнением поджал губы. Фарах повторил просьбу. Он чувствовал, что ему необходимо встретиться с ученым. Подмастерье хотел выговориться, поделиться с кем-нибудь страхами и сомнениями. Иначе, как ему казалось, он сойдет с ума. Только Ламеранос, читавший "Климат" мог выслушать его и понять. С воспитателями бесполезно об этом говорить. Скорее всего, книгу отберут, за крамольные идеи – накажут. С друзьями – тем более бесполезно. Книгу они не читали, а если разговор услышат, – могли выйти крупные неприятности.

Увидев, что Састион в нерешительности, бывший подмастерье, пришел в отчаянье. Он соврал, что когда Ламеранос приходил на занятия, то упоминал о "Глупости". Дескать, он забрал книгу из университетской библиотеки и принес домой. И лишь тогда старший воспитатель сдался. Он печально вздохнул, посмотрел на воспитанника слезящимися воспаленными глазами и дал ему свое разрешение на визит к ученому. При том, правда, стребовал обещание, что Фарах непременно сможет раздобыть либо саму книгу "Глупость" либо ее копию. Фарах, в запале, поклялся непременно сделать это и был отпущен с миром.

Этим же вечером, бывший подмастерье взялся за "Заметки о Великой Реке". Эта книга была много тоньше "Климата" да и скучнее. В ней Фарах не нашел ничего интересного. Автор описывал случаи наводнения на Великой Реке, не углубляясь в их причины. Разве что указывал что весною, когда светило подходит ближе к Миру, таянье снегов на севере вызывает приток вешних вод. Так же в книге рассказывалось, что в год, когда состоялась битва за Белые Пустоши, случилось особо сильное наводнение. Оно смыло половину столицы Леарана, построенной в устье реки, да так, что город потом отстраивали еще добрый десяток лет. Но на Фараха, чьи мысли вертелись вокруг идей Лартасуса, описанная картина не произвела сильного впечатления. На его взгляд в ней не было ничего страшного. Поэтому он быстро дочел заметки, торопливо перелистывая страницы и не особо вчитываясь, а потом припрятал книгу обратно в тайник.

К пятнице Фарах был готов навестить Ламераноса, – он исполнил обещание, прочитав обе книги, и горел желанием поговорить с ученым.

7

На этот раз ему не повезло. Страж, охранявший вход в дом Ламераноса отказался пропустить Фараха. Ссылаясь на то, что время позднее, а его не предупредили о визите, он велел подмастерью приходить завтра, с утра. Фарах настаивал на том, что ученый его ждет. Говорил, что принес книги, их необходимо вернуть учителю. Страж, увидевший книги, сменил гнев на милость. Он, конечно, знал, что у Ламераноса много учеников, ему уже случалось пропускать школяров к ученому в столь поздний час. Но все же он колебался, – на улицах в последнее время было неспокойно. Дело решила куртка Фараха, выглянувшая из-под распахнутого теплого плаща. Она была форменная: из прочной серой ткани, с высоким строгим воротом. На нем был вышит знак приюта – круг изображавший солнце, дом Энканаса. Заметив этот знак, стражник все-таки решился, и пропустил Фараха в дом. Как никак, у приютских всегда была хорошая репутация, а о том, что ученый преподает в приюте, знали все.