Эшмар, настоятель Великого Храма, справедливо считал, что воспитанники должны быть образованными, с широким кругозором. И, несмотря на то, что ученые и жрецы недолюбливали друг друга, в приюте появился Ламеранос. Это был почтенный старец, обладавший многими знаниями и неукротимым энтузиазмом. Приходил он только к старшим воспитанникам, обычно после обеда, и учил их географии, науке о живом и языкам. Так же рассказывал об истории Сальстана, Каван-Сара и Леарана.
На этих занятиях Фарах присутствовал всегда, даже когда ему нездоровилось. От уроков он приходил в восторг. Особенно ему нравилась география, открывавшая перед ним безбрежные просторы трех государств. Рассказы Ламераноса о чужих землях уносили его на крыльях воображения прочь из класса. Как наяву он видел дельту Великой реки, впадающей в Западное море, видел Восточные Леса, и хорошо знакомые южные горы. Рассказы о животных иногда повергали Фараха в ужас – особенно те, что касались восточных и северных чудовищ. Но одновременно они и привлекали его, животный мир трех государств оказался гораздо разнообразней и удивительней, чем ему представлялось раньше. А это было жуть как интересно, – хоть Фараху больше приходилось работать с железом, животных любил с детства.
Особенно отличился Фарах в изучении языков. Северный стал для него вторым родным, южный он знал с рождения, а леаранский давался легко. Фарах жадно впитывал знания, как высохшая морская губка впитывает влагу. Он набрасывался на книги, как проголодавший путник набрасывается на еду, и все никак не мог утолить голод знаний.
Нравился ему и сам Ламеранос: щупленький невысокий старичок, с длинной седой бородой, ходивший в одном и том же старом камзоле и заношенном до дыр сером плаще. Нравился тем, что вечно во всем сомневался, хотя очень много знал. И тем, что был беззаветно предан наукам. Порой Фараху казалось, что ради нового знания, Ламеранос готов пожертвовать всем имуществом, а то и жизнью. Лишь бы ему, или его коллегам, открылось что-нибудь новое. И это тоже нравилось Фараху. Иногда ученый напоминал ему деда. Тейрат тоже очень много знал и охотно делился знаниями.
Ламеранос не остался в долгу. Он сразу приметил интерес нового воспитанника к наукам, и выделил его среди остальных. Сасим и Васка больше интересовались молитвами, Грендиру было наплевать на все, из чего нельзя извлечь выгоды – желательно немедленно, а Килрас от природы был немного туповат. Не то чтобы дурак, но не отличался особой живостью ума и сообразительностью. Зато новенький, Фарах, оказался настоящим учеником, таким, о каком мечтает каждый учитель – жадным до знаний и способным. Поэтому Ламеранос часто задерживался в приюте, чтобы спокойно поговорить с Фарахом. Остальные ученики уже расходились, отсидев положенные часы, а новенький оставался. Ламераносу было приятно, что к его рассказам проявляют такой интерес, и он старался от души, просвещая бывшего подмастерья деревенского кузнеца. Так же ему нравилось, что за четыре месяца занятий, Фарах выучил столько, сколько другой не выучил бы и за пару лет. Это льстило самолюбию учителя.
В итоге оказалось, что в приюте Фараху нравилось все. С учебой дела обстояли хорошо. Хорошо и с молитвами. И что самое удивительное – хорошо было и со свободным временем. Поднимались послушники поздно: когда огромные песочные часы, установленные в холле около входных дверей, отмеряли восьмой час утра. В это время воспитанников и будил брат младший настоятель. Послушники завтракали – обычно парой яблок, куском хлеба да гретой водой и готовились к утренней молитве. Она начиналась часов в девять, когда заканчивалась служба в Великом Храме Всеблагого Энканас. На ней обязательно должен был присутствовать старший воспитатель брат Састион. После службы он возвращался в приют, и уделял время воспитанникам. До полудня шли занятия с наставником. Потом приходило время обеда. Ели все вместе, в том же общем холле: воспитанники приносили длинные деревянные столы и лавки, и рассаживались за ними по возрастам. После обеда творилась краткая молитва во славу Всеблагого, дающего свет и пропитание, а потом начинались занятия с Ламераносом. Обычно они продолжались часов до пяти, а после этого послушники были предоставлены сами себе. До самого вечера, часов до восьми, пока не приходило время ужина и вечерней молитвы.
Сначала Фараху это казалось странным. Он думал, что все их время займут учения и молитвы, но Грендир быстро объяснил ему, в чем дело. В приюте воспитывали сирот. Делали из них послушный материал. В меру воспитанный, в меру образованный. Уже потом, тех, кто хорошо себя проявил, отбирали в послушники храма, на дальнейшее обучение. Отправляли к жрецам. Вот там-то начиналось настоящее обучение, какое положено человеку посвятившему себя служению Всеблагому. Ребят менее талантливых рассылали по всей стране, в далекие деревенские храмы, в помощь местным жрецам. Обычно в самое захолустье, куда по своей воле не хотели отправляться воспитанники и жрецы благородных кровей. Там молодые послушники постигали премудрости жреческой жизни – уже на месте. На своей собственной шкуре. И порой таки оставались жрецами в том храме, что становился для них новым домом. Воспитанников, не отличавшихся особой сообразительностью и тягой к знаниям, но кое-как закончивших приют, охотно брали в услужение знатные господа. Ведь всех сирот учили и письму и счету. Образованные слуги встречались редко, и потому выпускники приюта ценись высоко. Знатным господам было приятно взять в услужение не тупого мальчонку с улицы, склонного к воровству, а образованного воспитанника, почти что послушника. Так что дело находилось всем. Поэтому на обучение воспитанников не тратили слишком много сил. Не окупиться. Если будет нужно – жизнь сама научит, она и есть самый лучший воспитатель.